На автомобильной стоянке было пустынно, машин осталось не больше двух-трех дюжин, однако сегодня Джим не испытывал панического, параноидального страха. Его мысли были заняты другим страхом — серьезным, мотивированным, глубоким.

Он оглянулся на университетские учебные корпуса и присмотрелся к темным контурам на фоне ночного неба, словно ожидал различить нечто зловещее в самом их абрисе. Нет, ничего особенного. Здания как здания. Кое-где горят окна. Ни из одного не торчат рогатые головы.

Джим задумчиво шмыгнул носом и побрел в сторону общежития — к Хоуви.

Общежитие он раньше услышал, чем увидел. Грохот музыки с разных сторон, жуткая смесь рэпа с тяжелым роком. И сквозь бум-бум-бум и па-па-па — хохот и громкие голоса студентов.

Джим постучал в комнату на первом этаже:

— Хоуви! Это я!

— Заходи. Дверь открыта.

Джим толкнул дверь и зашел. Хоуви сидел перед телевизором и играл в одну из нинтендовских видеоигр. Джим закрыл дверь, подошел к другу и понаблюдал за его действиями.

— Сложная штуковина, — сказал он. — У меня не хватает терпения разобраться. А ты, я вижу, настоящий ас.

— Нет, но говорят, что управление джойстиком и мотание головой перед экраном помогает мне улучшать моторику и мышечный контроль.

— Ерунда.

— Ладно, твоя правда. Просто играть приятнее, чем готовиться к завтрашнему семинару. Доволен?

— Ну, это ближе к истине.

Джим окинул взглядом небольшую комнату с множеством приспособлений, облегчающих жизнь инвалида. В ванной никого не было. Хоуви был совершенно один.

— А где же Дейв? — удивленно спросил Джим.

— На свидании.

— А если тебе нужно будет?..

— Если мне понадобится покакать? — ухмыльнулся Хоуви. — Ну, я могу и потерпеть до его возвращения. А впрочем, ты появился очень кстати. Я чувствую потребность отлить.

— Брось! Ты же не сыграешь со мной такой злой шутки!

— Тебе нужно только поднять меня и отнести в туалет. Не бойся, я легкий. Подержишь меня над унитазом.

— Ага, вынуть твой хрен и нацелить его! Хоуви лукаво улыбнулся:

— Кончай ломаться, ты же сто лет как мечтаешь подержаться за мою бетономешалку.

— Ты и в самом деле хочешь помочиться? — нерешительно спросил растерявшийся Джим. Хоуви рассмеялся:

— Нет, просто хотел попугать тебя. Купился, приятель?

— Уши тебе надрать за это! — Садясь на диван, Джим добавил:

— Никак не пойму, почему тебе не живется дома, с родителями!

— Я же говорил тебе — хочу быть независимым.

— Как будто здесь ты независим! Ведь за тобой ухаживает Дейв. По мне, лучше забота родных, чем платные услуги постороннего человека. Даже с практической стороны это выгодно — сколько денег экономится!

Хоуви ничего не ответил. Только помрачнел.

— Извини, если я что не то сказал, — поспешно произнес Джим. — Просто ты говорил, что твое здоровье резко ухудшилось...

— Да, летом мне пришлось туго. Но сейчас я в своей обычной форме. То есть калека, но не при смерти.

Джим воздержался от комментария, хотя ясно видел, что Хоуви сильно сдал по сравнению с прошлым семестром. Он отнюдь не в лучшей форме.

— Слушай, Джим, если ты явился только затем, чтобы портить мне настроение...

— Нет, я не за тем явился.

— А зачем?

— Просто не хотелось оставаться одному. Захотелось общнуться.

Оба несколько секунд молчали, потом Джим сказал:

— По-моему, ты был прав относительно нашего университета.

Хоуви попытался обернуться и посмотреть на сидящего на диване друга. Однако шея не подчинилась. В итоге ему пришлось нажать на рычажок и развернуть инвалидное кресло.

— Происходит чертова уйма непостижимо странных вещей, — сказал Джим.

Он рассказал Хоуви все: начиная с того, как ему не хотелось возвращаться в университет после летних каникул и заканчивая сегодняшним гаденьким чувством. Джим понимал, что чем больше насилия будет в университете, тем заметнее станет его вклад в процветание "Сентинел", и это, конечно, отразится на его будущей карьере.

Хоуви понимающе кивал. Правда, из-за слабости мышц кивки больше походили на странные подрагивания головы.

— Вопрос в том, — сказал он, — что нам делать с этими знаниями? Не сидеть же сложа руки!

— А что можно предпринять в подобной ситуации?

— Ты не разговаривал с профессором Эмерсоном? Джим отрицательно мотнул головой.

— Твой бородач назвал его фамилию, — напомнил Хоуви. — И я уважаю профессора Эмерсона. Тебе бы надо с ним побеседовать на эту тему. Или мне. Возможно, бородач просто чокнутый. А может, он попал в самую точку. В любом случае встреча не помешает.

— В прошлом семестре я учился у Эмерсона. Толковый преподаватель.

— Ну вот и побеседуй с ним.

— Что же тут происходит? — задумчиво произнес Джим. — Если мы и впрямь имеем дело с нечистой силой... или аномальными явлениями... — Он помолчал, потом выпалил:

— Знаешь, в Аризоне есть одна гора, в народе ее зовут Чертовой. По поверью, кто на нее забирается — тот сходит с ума. Ученые проверили. Действительно, ближе к вершине с человеческой психикой начинает твориться что-то неладное. Затем, через некоторое время после возвращения вниз, голова начинает снова нормально работать. Существует целая теория о том, что причина этого временного умопомешательства — наличие магнитной аномалии где-то под Чертовой горой. Мощные магнитные поля искажают работу мозга. Возможно, в физической лаборатории университета в Бреа ведут какие-нибудь тайные исследования по заказу Пентагона, и в результате опытов появляются какие-нибудь сверхмощные магнитные поля. А все мы оказались в роли подопытных кроликов — случайно или преднамеренно.

— Может быть, может быть... — пробормотал Хоуви. Но в его голосе Джим не услышал особой уверенности.

— А ты что думаешь?

— Я пока ни к какому выводу не пришел. Поэтому готов рассматривать любые варианты. Джим встал.

— Ладно, завтра непременно встречусь с профессор Эмерсоном.

Хоуви слабо улыбнулся:

— Что ж, если и в дурном видеть светлые стороны, то происходящее весьма любопытно.

— Да, — согласно кивнул Джим, — пахнет большим приключением.

Они посмотрели друг на друга. Ни один из них не улыбался.

— Только нужно ли нам такое приключение? — сказал Джим.

2

После того как смена Фейт закончилась и она ушла домой, Гленна осталась одна на шестом этаже.

Возле нее была тележка с сотней возвращенных книг по искусству, и она расставляла их на полках в правильном порядке.

Она терпеть не могла книги по искусству. Не за их содержание, а за то, что большинство из них были большого формата и весили чуть ли не десять килограммов. Управься с сотней таких томов — будто не библиотекаршей работаешь, а грузчиком! Большие книги по искусству, особенно альбомы, неудобно брать и трудно ставить на место — порой эти дылды книжного царства едва-едва помещались на самых высоких полках. К тому же их было слишком много для выделенного количества стеллажей, поэтому они стояли плотно и случалось буквально вбивать огромный фолиант в нужное место.

Но вообще-то Гленна любила эту часть шестого этажа. Стеллажи тут стояли очень тесно, столы для занятий не помещались. Если студенты сюда и забредали, то лишь на пару минут — найти нужную книгу, после чего шли читать или в другую часть шестого этажа, или на другие этажи, где были по-настоящему просторные читальные залы.

Таким образом, тяжесть и большой формат книг по искусству компенсировались тем, что Гленна разбирала их в одиночестве.

А она не любила работать, когда рядом шастают студенты.

Так приятно побыть одной, в полной тишине после шумных университетских холлов и коридоров, где все спешат, толкаются, громко разговаривают.

Шлеп-шлеп. Шлеп-шлеп.

В почти мертвой тишине звук шагов был подобен ударам молота. Кто-то идет от лифта по, центральному проходу между стеллажами. И этот "кто-то" обут во что-то солидное — не в кроссовки и не в туфли. Это тяжелые ботинки.